Она хотела одним ударом закончить войну. Такая у нее была идея. Фрейлина Мария Васильчикова, вхожая в семью Романовых, 25 февраля 1915 г. (по старому стилю) написала личное письмо Николаю II из своего поместья в Австрии, где была под домашним арестом, будучи заподозренной в шпионаже.
Идея была проста — сепаратный мир с Германией и Австрией. Васильчиковой дали понять (визит в поместье трех лиц, двух немцев и одного австрийца, имеющих доступ к царствующим особам), что мир такой возможен и желателен.
Письмо писалось из соображений большой любви. «Только беспредельная любовь к Вам, государь, и к моему отечеству побуждает меня это сделать» (здесь и ниже — письмо Николаю II, 25.02. 1915). Россию здесь любят, «ни в Австрии, ни в Германии нет никакой ненависти к России, к русским», никто еще никого не победил, «все воюющие стоят в одинаковом положении», а Вы, государь, «властитель величайшего царства в мире», будете не только «царем победоносной рати», но и «царем мира». «Одно ваше могучее слово, и потоки, реки крови остановят свое ужасное течение». Здесь есть «большая партия за мир, за прочный мир с Россией». А «Вы к Вашим многочисленным венцам прибавите венец бессмертия». Заодно она пообещала, со слов визитеров, «свободный проход через Дарданеллы». Один из самых болезненных вопросов! Константинополь! Никогда и никому не запереть Россию в Черном море!
Подумать только, Маша (так ее по-свойски звали Романовы), одинокая русская женщина, 56 лет, одна в поле воин, остановившая войну! Сумевшая протиснуться в колеса мировой истории! Могло быть так? Нет, конечно. Ответом на письмо было молчание (до царя оно дошло).
Тогда 14 мая 1915 г., почти через три месяца, возникает еще одно письмо, с отсылкой к божественному провидению. «Может воля всевышнего так решила, и далеко от родины я все же могу ей служить» (здесь и ниже — письмо Николаю II, 14.05.1915). И подпись: «Вашего императорского величества с чувством глубочайшей преданности верноподданная Мария Васильчикова». Написано из Берлина, куда ее временно пустили для встреч с интересантами.
Идея все та же — сепаратный мир с Германией и Австрией.
А с какой стати мир? Доводы все те же. «Мир между Россией и Германией является вопросом жизни обеих стран». «Желание мира с Россией очень усилилось». Пока ни одна из стран не является побежденной, давайте заключим мир. В Германии «нет никакой ненависти к России». И, безусловно, — будут России Дарданеллы! Германия согласна. А коварная Англия — обманет и сама там закрепится! И Россию обведет вокруг пальца. А мы с вами по всем вопросам разделения влияния в Европе договоримся!
Новый аргумент: «продолжение войны рассматривается как опасность для династии» (через два года оправдался). Что еще? Приятные заверения: «В Германии нуждаются в сильной и монархической России, и два царствующих дома должны поддерживать прежние монархические и дружественные традиции». «Для безопасности Европы нужна сильная Россия». Произнеся «с высоты Вашего престола» «слово мир, Вы решите судьбу народов всего мира».
Все это — со слов министра иностранных дел фон Ягова. Он «был у меня несколько раз». Если нужно, приеду сама или представлю доверенное лицо, чтобы лично передать все слышанное, а в Германии «мне всячески облегчат путешествие».
В ответ опять — молчание. Тогда в декабре 1915 г. Мария Васильчикова лично отправилась в Россию — через Стокгольм, через русское посольство — с письмами и всяческими заверениями из Германии. Прежде всего, от брата императрицы, герцога Гессенского. Невозможно было найти «лучшего посредника, чем М.А. Васильчикова. Воображение ее мгновенно запылало: она уже видела себя, воссоздающей священный союз прошлых времен, спасающей, таким образом, царскую власть и одним ударом возвращающей мир человечеству» (Палеолог. «Царская Россия во время мировой войны»).
И начался публичный скандал, ибо «в высшем обществе распространился слух о ее приезде и пошли сплетни о ее якобы измене, о том, что она шпионка» (Спиридович. «Великая Война и Февральская Революция 1914 — 1917»). Романовы наотрез отказались принять послания из Германии. Как передает посол Франции Палеолог, читая письма «при каждой фразе Николай II гневно восклицал: «Делать мне такие предложения, не постыдно ли это! И как же эта интриганка, эта сумасшедшая, посмела мне их передать! Вся эта бумага соткана только из лжи и вероломства! Англия собирается изменить России! Что за нелепость!»
«Перед всеми лицами, которые видели его вчера, император высказывался о М.А. Васильчиковой так же гневно и строго:
— Принять подобное поручение от враждебного государя! Эта женщина — или негодяйка или сумасшедшая! Как она не поняла, что, принимая эти письма, она могла тяжело скомпрометировать императрицу и меня самого?» (Палеолог).
Между тем уже повсюду пошли слухи, что Васильчикову «очень ласково, но тайно, приняли в Царском Селе. Говорили о целом немецком комплоте, во главе которого стоит Императрица» (Спиридович).
Так что судьба Марии Александровны была предрешена. Обратно в австрийское поместье ее не отпустили. У нее отняли шифр фрейлины, ее обыскали (ничего не нашли), арестовали и выслали в имение сестры в Черниговской губернии, где она спокойно жила до революции (Семенников. «Романовы и германские влияния», 1929). Сопроводили с почетом — «в министерском вагоне, в сопровождении жандармского офицера, чиновника Министерства Двора и четырех чинов охраны» (Спиридович). Когда же в России началась смута, она вернулась в свое поместье в Австрии, где жила долго и спокойно, вспоминая, наверное, как чуть не спасла царскую династию.
Что скажешь? Мы все глядим в Наполеоны, когда сидим в своих квартирах. Мы судим политиков, мы мысленно двигаем армиями, непрерывно вынося суждения, кто прав, а кто виноват, и где здесь скрываются тайные пружины происходящего.
Мы — великие стратеги и не менее великие политики, действующие безошибочно. Мы всегда правы, а Они — нет. Мы, если бы могли, вмешались бы в Историю, в которую погружены, ибо наши малые семейные истории строго следуют за ней.
Но, кажется, мы ничего не можем сделать. Что есть силы неизвестной природы (иногда кажется, что нечеловеческой), которые двигают каждым, от мала до велика, и именно они предрешают, чему быть, а чему навеки — миновать. Мы часто пытаемся в одиночку достать до них, мы кричим слабыми голосами, мы желаем достучаться, влиять — а вдруг есть шанс, как у Васильчиковой, что-то сдвинуть, но кажется, что на самом деле никаких шансов на это нет, что крик этот абсолютно бесполезен и история катится сама собой. Почти всегда мы — не ее актеры. Мы — ее рабы. И нужно только подождать, чем дело закончится и что — наконец — случится с нами.
Автор: Яков Миркин, Российская газета
