Сто лет назад, 21 января 1924 года не стало Ленина. Его смерть, как великое горе, оплакивала вся страна. Ему соорудили мавзолей и поставили в ХХ веке тысячи памятников по всему миру. Память о Ленине и ленинизме век ХХI стирает практически до основания. Почему политики и публицисты должны оставить прошлое ученым, возражающим против отмены собственной истории? Предвидел ли Ленин, куда двинется чудовищное «красное колесо»? Наш собеседник — известный историк и политик Владимир Лукин.
Воля людей и сила вещей
Забыть нельзя помнить. Разные люди по-разному ставят в этом предложении запятую. Какой взгляд на Ленина, по-вашему, нам сегодня полезен?
Владимир Лукин: Забыть Ленина или забыть о Ленине действительно нельзя. Это фигура воистину историческая в любой системе координат. И в российской истории всех времен. И в мировой истории ХХ столетия. И в шкале ценностей — «гении и злодейство».
По моему мнению, 100-летие со дня кончины Ленина создает возможность (будет ли она использована — другой вопрос) постараться отойти от бесконечного страстного и бессодержательного препирательства вокруг дилеммы: он явившийся с небес ангел или чудовищный антихрист, воплощение абсолютного мирового зла?
Я с симпатией отношусь к тем, кто пытался и пытается вернуть Ленина обратно в историю России и мира. Я не с теми, кто продолжает молиться на него или, напротив, проклинать его в качестве некоего языческого истукана, возвышающегося над страной и миром.
Мне кажется, что наилучшим способом вспомнить о Ленине столетие спустя было бы окончательное разбожествление этого человека и возвращение его в недра его времени и нашей истории. Реальный — и очень крупный — масштаб личности Ленина от этого нисколько не пострадает.
Как известно, когда уходят боги, на смену им приходят идолы. А идолопоклонничество и история — не одно и то же.
В Великой октябрьской революции (перевороте) одни видят подрыв истории, устроенный посольствами враждебных государств в мощно развивающейся России, и Ленин, следовательно, их орудие. Другие — что жизнь в царской России была невыносимо противоречива и появление Ленина закономерно…
Владимир Лукин: Ответить на этот вопрос крайне трудно. Мудрее всех увернулся от него тот, кто изрек: «все предопределено, но выбор есть». То, что Россия на рубеже ХIX и XX веков была беременна революцией, было ясно многим. Незавершившиеся великие реформы Александра II, их торможение и откат (пусть даже частичный) при Александре III, постоянные зигзаги в сочетании с позорной и провальной авантюрой с русско-японской войной при Николае II породили в российском обществе сумятицу и депрессию.
Далее с очевидной неизбежностью разразился первый акт русской революции начала XX века. Кстати, Ленин, уже лидер большевиков, сыграл в этой первой революции весьма скромную роль.
Поражение революции 1905-1906 годов, казалось, открыло шанс для относительно мирного перехода России на рельсы экономической, социальной, правовой и политической модернизации. «Революция сверху», персонифицированная в личности Столыпина, успешно началась. Однако новая — на этот раз мировая — война спутала все карты и взорвала все мосты. Потребовалось два с лишним года для того, чтобы согласно ленинской формуле «низы не захотели, а верхи не смогли». И революция произошла — и сверху, и снизу. «Красное колесо» закрутилось. Не усилиями одного или нескольких человек, не волей людей, а силой вещей.
Но когда «красное колесо» уже закрутилось, кто-то сумел удачно предсказать скорость и сам путь его движения и смог пристроиться к нему.
А кто-то оказался настигнутым и раздавленным этим колесом. Вот это вопросы субъективные и личностные. И здесь в решающие моменты 1917 года ярчайшую роль сыграл огромный политический талант Ленина, его логика, твердость и гибкость одновременно. Его умение найти точные и тонкие ходы в нужный момент в нужном месте. Он твердо знал (и убеждал в этом сторонников), кому и как надо действовать вчера, сегодня, завтра.
Время революции и время обычной жизни — разное время. Ленин точно рассчитывал время по часам революции.
Видел ли он, куда двигалось это чудовищное «красное колесо»? Понимал, что нас ждет за пределами революционного времени? Это большой вопрос. На мой взгляд, если и видел, то очень смутно и приблизительно. Но заплатить за это будущее был готов сполна без колебаний и без жалости. Ведь будущее будет светлым. И хотя его контуры не очень ясны, не важно. Главное — «учиться, учиться и учиться». И конечно же, реорганизовать Рабкрин. А то, как ни странно, все еще воруют.
Старшие и младшие вожди
Насколько Ленин случаен в нашей истории? Мог бы на его месте быть Плеханов? Троцкий? Бухарин? Был бы тогда у страны иной революционный путь?
Владимир Лукин: Ленин, на мой взгляд, и типичен, и уникален одновременно. Типичен он как лидер леворадикального крыла, которое существовало в каждой большой революции. Во Франции конца XVIII века это были даже не Робеспьер и Дантон, а Марат, Эбер, Шомет. В Германии ноября 1918 года — Карл Либкнехт и Роза Люксембург. Кстати, левое крыло российской революции 1917-1919 годов не исчерпывалось партией большевиков. В октябрьском перевороте и последующих событиях активно участвовали левые эсеры во главе с харизматичной Марией Спиридоновой. Весьма ярко в революции и Гражданской войне проявили себя анархисты. Достаточно вспомнить Нестора Махно или легендарного «матроса-партизана» Железняка. Ленин уникален тем, что сумел найти зачастую единственно возможные ходы для того, чтобы на какое-то время овладеть бурной революционной стихией. Подчинить ее своей поистине грандиозной воле, силе убеждения и жажде власти. Он победил все. Кроме неизбежных и неотвратимых закономерностей революции. Но это за рамками человеческих сил.
Альтернативных же лидеров внутри большевиков просто не было. Плеханов не мог и не хотел быть «русским Робеспьером». (Кстати, таковым он называл своего ученика Ленина еще в годы их зарубежного сотрудничества). Он был скорее мыслителем, чем революционным вождем. Единственным реальным вождем левого крыла революции помимо Ленина мог быть и стал Лев Троцкий. По его реальному вкладу в подготовку, организацию и руководство революцией (а затем создание и руководство Красной Армией) роль Троцкого, безусловно, уникальна и сопоставима с ролью Ленина. Но он сам признал Ленина неоспоримым лидером партии и революции. С самого начала их возвращения в Россию тандем Ленин — Троцкий действовал сообща, и это не раз вытягивало большевиков из ситуаций, казавшихся безнадежными. Безусловно, Троцкий был вождем революции. Но по собственному выбору он был младшим вождем и признавал конечный идейно-политический приоритет Ленина.
Бухарин при Ленине не играл самостоятельной роли. Эта его роль созрела позднее, уже после ухода Ильича. Между прочим, его выступления и речи слушал молодой китайский студент Дэн Сяопин. На мой взгляд, именно бухаринский план модернизации постреволюционной России мог бы при определенных условиях стать альтернативой тому, что произошло при Сталине.
Одна из самых страшных страниц российского ХХ века — массовые репрессии, начатые еще при Ленине.
Владимир Лукин: Можно ли было избежать столь чудовищных жертв, жестокостей и репрессий, которые постигли нашу страну в революционные и постреволюционные времена? Мое мнение — да, можно. Если бы ошибочные, катастрофические политические решения не сорвали начавшийся процесс всесторонней базовой модернизации России. Модернизации очень сложной. Но в целом довольно быстрой, многоплановой и в ряде важных аспектов весьма успешной. Ее продвижение не могло быть бесконфликтным и благостным. Но оно могло обойтись без столь чудовищных революционных катаклизмов.
Конечно, история не знает сослагательных наклонений. Но все же существуют исторические развилки, когда возможны разные пути. Сам Ленин, как мы знаем, писал о том, что в России возможен американский или прусский пути развития капитализма. Насчет «казарменного социализма» он написать не успел. Зато успел в одной из своих директив впервые в истории употребить термин «концентрационный лагерь».
Можно ли осуществить революцию без репрессий? Думаю, что нет. И Ленин, обожествлявший революцию, ставивший ее во главе своих абсолютных ценностей, истово проповедовавший ее в качестве кантовского «категорического императива», не мог остановиться перед подчинением всего и вся этому грандиозному идолу. И здесь слезинка ребенка или море крови — это просто цвет и объем.
А раз так, остальное — тактика и конспирация: скольких и кого расстрелять, как разъяснить, что скрыть, на кого свалить.
Вообще, благодаря труду наших архивистов в ленинском наследии практически нет темных пятен. Все можно прочитать. Было бы желание, совесть и внутренняя порядочность.
Я прочитал практически все. Сомнений в политической ответственности авторов массовых репрессий, включая их главного идейно-политического вдохновителя, у меня нет.
Что касается Сталина, он был, конечно, учеником Ленина, и между прочим Троцкого (работы которого он тщательно изучал). Но прежде всего он был свободным человеком. Единственным в стране свободным человеком. Свободным даже от «категорического императива». У Ленина были ценности помимо его самого. Как сказал о нем Борис Пастернак в поэме «Высокая болезнь»: «Он управлял теченьем мысли и только потому страной». Сталин — это «колесики и винтики», а государство — это я. Включая мавзолейного Ленина и угроханного ледорубом Троцкого.
Теория, приспособленная к топору
Ленин в значительной мере опирался в своих действиях на марксистскую теорию. Что вы думаете о ее важности сегодня? Кто-то уже говорит, что марксизм оживет и вернет себе влияние, как научное, так и практическое…
Владимир Лукин: Ленин действительно довольно рано осознал себя марксистом и с присущим ему неистовством был «переперепахан» Марксом и Энгельсом. Мне кажется, что у Ленина, говоря его же языком, было три источника, три составные части его идейно-политического багажа. Во-первых, это продолжение традиции наиболее радикального крыла русского революционного движения — террористов-народовольцев, затем Ткачева и Нечаева. Недаром Ленин так положительно отзывался о деятельности нечаевской «народной расправы» и так ненавидел Достоевского вообще и «Бесы» в особенности. Во-вторых, он несомненно находился под сильным воздействием опыта, практики и эпоса Великой французской революции XVIII века, ее героев, ее практики, ее людоедско-романтической харизматики. В-третьих, Ленин действительно воспринял марксизм и его основные постулаты. Марксистская теория — это очень серьезная и содержательная часть гуманитарной мысли второй половины XIX века, которая пыталась ответить на стержневые вопросы мирового исторического процесса исходя из реалий того времени и места, где она была создана. Как всякая содержательная концепция, она пережила эволюцию, при которой отдельные ее компоненты были особо отмечены и абсолютизированы различными учеными и политиками. Одни подчеркивали объективистские гегельянские стороны этой доктрины. Другие делали упор на субъективистских, романтических, так сказать, ницшеанских аспектах. Ленин стал одним из таких интерпретаторов, приспособив марксизм к «народной расправе» Нечаева и «топору Чернышевского и народовольцев». (Кстати, террор большевики критиковали не из-за его аморальности, а за недостаточную эффективность. И они правы: государственный террор значительно эффективнее индивидуального или группового.)
Так что на теорию Ленин действительно опирался, но лишь тогда, когда она фундировала его политическую практику.
За последние 30 лет мы старались десакрализовать образ Ленина. Но с демонизацией его не боролись. Что серьезного прибавилось к нашему пониманию Ленина? Знание, что у Ленина дед был евреем, а отец калмыком, заряженное вульгарной ксенофобией и конспирологией? Или крики о том, что «Ленина прислали в пломбированном вагоне»?
Владимир Лукин: Образ Ленина сильно менялся и при его жизни, и после его смерти. Он менялся и в зависимости от мифов, укоренившихся в различных социальных стратах и среди различных этносов российского населения.
До революции Ленин был мало известен в широких кругах России. А в узких кругах, близких к социал-демократам, он, говоря словами оппонировавшего тогда ему и, как всегда, красноречивого Троцкого, «с присущими ему энергией и талантом, играл роль партийного дезорганизатора». После октябрьского переворота 1917 года Ленин приобретает общероссийскую и всемирную известность. Можно сказать, что через отношение к нему в значительной степени персонифицируется Гражданская война. Страна, ее население, ее социальные группы раскалываются по резко очерченной линии: положительное и отрицательное обожествление личности Ленина. И скорее, даже не личности, а функции.
Хотел бы обратить внимание на то, что на практике Ленин оказывал решающее воздействие на управление делами страны очень недолго, не более 4,5 года (1918-1921 год). С весны 1922 года страной руководило политбюро ЦК большевиков. А более конкретно — ближайшие помощники Ленина: Зиновьев, Каменев и Сталин. При этом внутри этой тройки власть плавно смещалась в сторону последнего. Именно тогда начался процесс тотального обожествления Ленина. Мотив — не столько возвысить самого Ленина (его внутрипартийный авторитет был неоспорим), сколько снизить уровень всех остальных, и прежде всего вождя номер два — Троцкого. Поскольку он был настолько высок, что некоторые соизмеряли его с ленинским. Что касается широких масс, то у крестьянства личность Ленина отождествлялась с приобретением земли, а у городских масс — с облегчениями, связанными с НЭПом. Так, узкопартийные интриги получили поддержку снизу и вокруг. Великая Отечественная война отодвинула ленинский миф, освободив дорогу для других исторических идолов. Следующий пик ленинской мифологии совпал со временем оттепели (конец 50-х — начало 60-х годов). Суть мифа: «Ленин — хороший, Сталин — плохой, вернемся назад к Ленину». Следующая волна динамики ленинского мифа наблюдается с 1985-го года — начала перестройки. Этот всплеск был недолог, его захлестнула мощная волна дезинтеграции страны и развала правящей партии.
Различного рода попытки втиснуть ленинский миф в прокрустово ложе националистических, в частности антисемитских изысканий, по-моему, серьезного отзвука не имели и иметь не могут.
О Ленине говорилось много — и его друзьями, последователями, и его недругами. Но мое внимание больше всего привлекло высказывание, быть может, не менее знаменитого, чем он сам, его современника Уинстона Черчилля: «Ни один азиатский завоеватель, ни Тамерлан, ни Чингисхан, не пользовались такой славой, как он… Его оружие — логика, его расположение души — оппортунизм… Его предназначение — спасти мир, его метод — взорвать этот мир. Абсолютная принципиальность, в то же время готовность изменить принципам… Он ниспровергал все. Он ниспровергал Бога, царя, страну, мораль, суд, долги, ренту, интересы, законы и обычаи столетий. Он ниспровергал целую историческую структуру, такую, как человеческое общество. В конце концов он ниспроверг себя… Он один мог вывести Россию из трясины. Русские люди остались барахтаться в болоте. Их величайшим несчастьем было его рождение, но их следующим несчастьем была его смерть».
Ленин и его исторический урок может быть полезным, только если он не будет упрощенным и одномерным. Столетие его ухода открывает возможность для разговора по существу о судьбах стран. О будущем мира и глобального порядка. О соотношении теории, практики и морали в системе государственного управления. О соотношении человеческого интеллекта и человеческой нравственности. О месте дней минувших и дней грядущих в злобе сегодняшнего дня. В общем, о нашей с вами жизни.
Автор: Елена Яковлева, Российская газета
